Жизнь стоиков: Искусство жить от Зенона до Марка Аврелия - Райан Холидей
Катону, чье мученическое тело лежало в могиле, как и тело Помпея, стало бы дурно при виде этой сцены.
В 45 году до н. э. умерла любимая дочь Цицерона Туллия. Здесь стоицизм мог бы сослужить ему хорошую службу, как он позже посоветует своему другу Бруту, который через несколько лет сам переживет трагическую потерю. Вместо этого, не имея ничего, на что можно было бы опереться, ничего, что могло бы успокоить, - только идеи, изложенные в его книгах, и его неустойчивые амбиции, - он был опустошен и сломлен. Его карьера казалась законченной. Его жизнь разваливалась на части.
Цицерон продолжал писать, но не жить философски. Он продолжал писать о стоицизме, но отказывался принимать его близко к сердцу. В каком-то смысле это стало его главным вкладом в философию. Отказавшись от доктрин, которые он передал от Зенона, Хрисиппа и даже от стоиков, о которых он писал, таких как Рутилий Руф и Катон, он доказывал, почему идеи имеют значение. Он, как Диотима, показывал нам, чего делать не следует.
Цицерон посвятит свою книгу "Тускуланские диспуты" своему другу Бруту, а Брут, в свою очередь, в 45 году до н. э. напишет книгу, вдохновленную стоицизмом, "О добродетели", которую посвятит Цицерону.
В отличие от Цицерона, Брут не просто баловался. Как Катон, как настоящий философ, он был готов рискнуть всем, чтобы спасти страну, которую любил: Он собирался убить Юлия Цезаря, ставшего диктатором республики, которую любили Цицерон и Брут. Однако когда Брут, Кассий и другие заговорщики задумали убить Цезаря, они оставили Цицерона в неведении. Они считали его слишком нервным, слишком ненадежным, слишком способным усомниться в замысле или подорвать его, непреднамеренно или нет. Короче говоря, когда наступил решающий момент, на Цицерона нельзя было положиться. Он не был достаточно стоиком.
Шекспир перевел это так:
КАССИУС
А что же Цицерон? Озвучим ли мы его?
Я думаю, что он будет очень силен с нами. . . .
БРУТУС
О, не называйте его! Давайте не будем с ним расставаться,
Ведь он никогда не будет следовать чему-то
Что начинают другие мужчины.
Они боялись, что их другу не хватает смелости и что его эго будет сдерживать их. История подтвердила это. Почти сразу после смерти Цезаря Цицерон начал приписывать себе подвиг других людей, утверждая, что Брут выкрикнул его имя, когда вонзал кинжал.
Как объяснил бы Цицерон в своей речи: "Почему именно я? Потому что я знал? Вполне возможно, что причина, по которой [Брут] назвал мое имя, была именно такой: после достижения, сходного с моим, он призвал меня, а не другого, чтобы засвидетельствовать, что теперь он мой соперник в славе".
Шекспир говорил, что прошлое - это пролог, так было и с его собственной жизнью. Его потребность в славе, его склонность меняться по ветру, будут преследовать его до самого конца. На смену Цезарю пришли молодой Октавиан и Марк Антоний. Цицерон снова выберет не ту сторону и, что примечательно, откажется служить в гражданской войне, которую он помог развязать.
Последняя работа Цицерона, как ни странно, будет посвящена долгу. Он никогда не был человеком, чья карьера была связана с долгом. Слава. Честь. Доказать, что сомневающиеся не правы. Это было его движущей силой. Но когда его двадцатиоднолетний сын, Марк, только что закончил первый год обучения философии в Афинах, возможно, Цицерон хотел привить своему мальчику более сильное чувство нравственной цели, чем было у его честолюбивого отца самого. В произведении говорится о том, что Маркус, подобно Гераклу на распутье, соблазнен пороком и рискует свернуть с пути добродетели. В ответ Цицерон подхватывает стоические труды Диогена, Антипатра, Панаэтия (прежде всего) и Посидония, чтобы не только изложить стоическую этическую теорию, но и дать своему своенравному сыну практические наставления, которые помогут ему удержаться на пути к гибели.
В посвящении к работе он написал Маркусу:
Хотя философия предлагает множество важных и полезных проблем, которые были всесторонне и тщательно обсуждены философами, те учения, которые были переданы по теме моральных обязанностей, как представляется, имеют самое широкое практическое применение. Ведь ни один этап жизни, будь то общественная или частная жизнь, бизнес или дом, работа над тем, что касается только себя, или работа с другими, не может быть лишен морального долга; от выполнения этих обязанностей зависит все, что является морально правильным, а от их игнорирования - все, что является морально неправильным в жизни.
Это хорошо написанные слова, как и почти все, что создал Цицерон. Не хватало, кажется, только личного впитывания их.
В конце концов, именно любовь Цицерона к риторике предопределит его личную судьбу . Он упрекал Рутилия Руфа за его краткость перед лицом своих обвинителей, говоря, что риторика могла бы спасти его. Но, проходя по доске в 44-43 гг. до н. э., Цицерон произнес четырнадцать ораций против Марка Антония, одного из наследников власти Цезаря.
Одно дело, если бы Цицерон, как Катон, просто осудил чрезмерность и жестокость там, где он их видел. Вместо этого его "Филиппики", как теперь называют эти речи, были политической уловкой, чтобы разыграть Марка Антония и Октавиана, племянника Цезаря, которые оба были одинаково авторитарны. Цицерон не стоял на принципиальных позициях, а просто делил разницу. А если учесть его грандиозное сравнение собственных речей с речами Демосфена, произнесенными более чем за двести лет до этого, становится ясно, что им снова двигала скорее выгода, чем истина.
Эти замечания стали для него гибелью. Цезарь, хотя и был тираном, всегда проявлял снисходительность и хорошее настроение, а также любовь к искусству риторики. Марк Антоний не обладал такой мягкостью. Второй триумвират несколько дней обсуждал судьбу Цицерона, а затем, лишенный суда, как он лишил своих врагов за много лет до этого, вынес приговор: смерть.
Он попытался бежать. Потом дрогнул и вернулся. Он подумывал о драматическом самоубийстве, как Катон, и, содрогаясь от желания совершить что-то столь окончательное, боролся дальше.
Цицерон долгое время вел большую игру. Он писал о долге, восхищался великими людьми истории. Он многого добился в своей жизни. Он приобрел особняки и почести. Он учился во всех правильных школах. Он занимал все нужные должности. Он сделал свое имя настолько известным, что никто и никогда больше не задумывался о его низком происхождении. Он был не просто новым человеком, он на какое-то время стал человеком.
Но чтобы достичь этого, он пошел на компромисс. Он пренебрег самыми суровыми частями стоицизма - частями о самодисциплине и умеренности (о чем свидетельствует его пухлая фигура), об обязанностях
